Спрашивавшим, как достичь этого блаженного состояния, он предлагал спросить себя: «Кто я?» Махарши старался довести до них, что человек не тело, в котором он лишь временно обитает, а «самость», Атман, который вечен. Именно на нем и следует сконцентрироваться. Ученики жаловались, что, когда они пытаются медитировать, им мешают посторонние мысли. Не беда, говорил Махарши. Нужно отогнать их и снова попытаться сосредоточиться на «я», и со временем все будет получаться легко.

Бхагаван очень терпимо относился к человеческим слабостям и говорил, что все способы медитации хороши, нужно лишь выбирать тот, который наиболее подходит для вашего темперамента и который легче освоить. Некоторым проще всего сосредоточиться, сконцентрировавшись на точке между бровями или на кончике носа. Это методы йоги, и Махарши относился к ним с осторожностью. По его мнению, лучше занять разум поклонением Шиве или Вишну. Однако даже и это не более чем способ помочь постигающему сосредоточить ум на искомом предмете, то есть на «я». Познание достигается не путем приобретения знаний, но вдохновением. Когда постигающий сам осознает, что он не физическое тело (органы), и не сознание (которое есть лишь совокупность его мыслей), и поймет, что его разум – инструмент познания объекта, а не сам объект; когда он, говоря кратко, уничтожит свое эго и останется только «я», тогда он по милости Брахмана достигнет просветления. И хотя шаги к просветлению можно описать, собственно просветление можно только почувствовать.

Махарши был фаталистом. Философы бесконечно обсуждают проблему свободной воли и детерминизма, но, как я понимаю, так и не пришли к приемлемому в духовном плане выводу. Они полагают, что мы способны выбирать путь, которым следовать, но, выбрав его, мы уже не можем от него отказаться. Представим, что мы подошли к развилке и, не зная, куда свернуть, подбрасываем монету. Орел – идем направо, решка – налево. Было ли предопределено, как упадет монета, обуславливая наш выбор?

Когда мы – не философы, а обычные люди – оглядываемся на свою жизнь, многое, повлиявшее на наш выбор, кажется нам просто случайностью. Думаю, Махарши сказал бы, что все это лишь иллюзия.

Люди постоянно приходили к нему за наставлением. Одни хотели знать, следует ли им принимать активное участие в борьбе за освобождение Индии от чужеземного ига, другие, в отчаянии от ужасающей нищеты народа, спрашивали, стоит ли им поступить на государственную службу, чтобы хоть как-то облегчить участь простого люда. Махарши советовал в первую очередь постичь свое «я», ибо это самое важное; а потом человек может делать все, что хочет. Однако поскольку ничего не происходит без божественного промысла, на события никак нельзя повлиять. «Если тебе предопределено быть без работы, ты ее не получишь, как бы ты ее ни искал. Если тебе предопределена работа – ты не избежишь ее. Так что оставь все высшей власти, все равно по своей воле ты ничего не обретешь и ничего не лишишься».

Естественно, ему задавали вопрос: «Если предопределенное непременно произойдет, какой прок в молитвах и усердии?» На мой взгляд, Махарши не дал ответа. «Есть два пути побороть судьбу и не зависеть от нее, – говорил он. – Первый: спросить – для кого эта судьба, и понять, что судьбой связано лишь эго, но не «я» и что эго не существует. Другой путь: уничтожить эго, полностью подчинившись божественной воле, понять свое ничтожество и повторять: «Не я, а ты, о Господь!» Отказаться от всякого «я» и «сам» и отдаться на волю Бога… Настоящее смирение – это любовь к Богу ради любви, и только – даже не ради спасения».

Махарши старел. Возраст его приближался к семидесяти. Он давно уже страдал от ревматизма; по-видимому, сказалось многолетнее сидение в пещерах. Испортилось и зрение. В конце 1948 года на локте у Махарши появилось небольшое уплотнение, которое переросло в болезненную опухоль, и пришлось делать операцию. Вскоре, однако, опять образовалась опухоль и, как выяснилось, – злокачественная; и опять нужна была операция. Врачи решили, что единственное спасение – ампутировать руку, но Махарши отказался. С улыбкой возразил: «Нечего тревожиться. Тело уже само по себе болезнь. Зачем его еще калечить?» Для лечения испробовали самые разные средства, и Махарши почувствовал себя лучше, правда, лишь ненадолго. Потом опять сделали операцию, а вскоре под мышкой появилась вторая опухоль и стала быстро расти. Теперь врачи ничем не могли помочь, разве что облегчить боль. Махарши испытывал сильные муки, но, казалось, был к ним безразличен. Он относился к своей болезни равнодушно; порой он соглашался на какое-то лечение, только чтобы успокоить преданных. «Если спросите меня, – говорил он, – скажу то же, что говорил с самого начала: никакого лечения не нужно. Пусть все идет, как идет».

Как-то раз Махарши спросил у одного своего почитателя: «Закончив трапезу, разве мы сохраняем лист, с которого ели?» В другой раз он сказал, что поскольку обладает знанием, то даже рад освободиться от тела, как радуется работник, когда донес куда-то тяжкую ношу и может отдохнуть.

Два года тянулась его смертельная болезнь, но Махарши старался вести привычный образ жизни. За час до рассвета он совершал омовение; в назначенное время принимал и благословлял паломников. Весть о болезни Махарши облетела всю страну, и люди стекались в ашрам сотнями. Его семьдесят четвертый день рождения отметили обычными ритуалами, он слушал посвященные ему гимны. Пришел храмовый слон и преклонил перед ним колени, немного постоял, коснулся его ног хоботом и ушел.

Жить Бхагавану осталось недолго. У него образовался застой крови в легких, но когда в очередной раз пришел врач, он только отмахнулся: делать, мол, ничего не нужно и скоро все будет хорошо. Служителей он тоже отослал, пожелал остаться один. В последний свой вечер, лежа в постели, Махарши дал благословение огромному числу преданных. На закате он попросил усадить его в позу для медитации. Несколько учеников, сидя неподалеку от его комнатки, исполняли гимны Аруначале, которые давным-давно сочинил Махарши. Глаза у него были открыты, по щекам катились слезы блаженства. Потом сердце остановилось. Махарши слился с «одним без второго». В миг его смерти по небу пролетела комета и скрылась за священной горой. Комету видели многие; ее появление связывают с уходом Махарши – великой души.

С неудовольствием взирал я на тоненькую бандероль, лежавшую на столике вместе с пришедшими в тот день письмами, и гадал, что же в ней. Как и многие писатели, достигшие определенной известности, я получаю рукописи от незнакомых людей, которые просят высказаться об их произведениях или употребить связи, чтобы их напечатать. Издатели присылают романы, порой страшно длинные, с просьбой прочесть и сообщить мое мнение, которое они могли бы использовать для рекламы. Представители самых разнообразных религий шлют нравоучительные сочинения, дабы обратить меня, отчасти скептика, в свою веру. Приходят мне какие-то трактаты, созданные, как правило, отставными чиновниками или военными, трактаты на непонятные темы – только специалист и разберется. Поэты отправляют тоненькие книжечки, явно изданные на собственные деньги. Я смотрю на них не без душевной боли. Сколько надежд возлагает каждый поэт на свой изящно и скупо оформленный томик! А критики уделят ему в лучшем случае две-три строки мимоходом, да и друзья, которым автор его послал, пролистают и бросят.